Памяти Патриарха Алексия I

О том, как проходил Великий пост патриарх Алексий I (Симанский)...

С Николаем Георгиевским беседовал Николай Бульчук, главный редактор радио «Радонеж». 1 апреля 2013 г.

– Когда вспоминаю о том в общем-то тяжелом для Церкви времени, чувствую теперь, насколько оно было благодатным. А благодать эта была в людях, которые помнили еще все дореволюционные традиции и уклады. И таких людей тогда было большинство.

Большинство русских людей в то время следовали православным традициям так, как это было принято исстари на Руси.

... Пост необходимо должен быть в церковной жизни. Такой пост, который сразу сообщает некоторую, что ли, осведомленность душе человека: «Пора подумать о вечном!», «Пора немного отойти от мирского!» И это касается не только и не столько еды, сколько помыслов. Ведь не человек для поста, а пост – для человека, потому что это врачевание души. К подвигу поста нужно отнестись так, чтобы человек сам переосмыслил свои действия, мысли, поступки и, проанализировав их, постарался избавиться от того, что он сделал плохого, или исправить то, что уже сделано не так...

...Помню тогдашнюю Патриархию, которая так же, как и все остальные, одевалась во все постное… А в чем это выражалось конкретно? Например, менялись цвета лампад – как в Патриархии, так и у нас дома. Все цветные лампады убирались до Пасхи, абсолютно все. Оставались только белые и прозрачные. Покрывальца в святом красном углу тоже менялись на простые или на черные....

...А в Московской Патриархии тогда царил особый дух. Знаете, это было непередаваемо!

Я вспоминаю и запахи. Запах крепкого восточного ладана, очень ароматный, запах каких-то тонких духов, к которому примешивался еще, пожалуй, запах крепкого хорошего кофе.

Помню, что Великим постом для Святейшего Патриарха из миндаля делали молоко, и это миндальное молоко несколько раз готовила даже моя мама. Надо сказать, что это был непростой процесс: нужно было сначала расшелушить миндаль, потом растолочь его, а потом добавить определенное количество воды. Причем после этого туда обязательно добавляли и освященную воду (впрочем, как и во все блюда, которые готовились в Патриархии).

Из кухни же обязательно доносился запах каких-то постных блюд, которые готовились тогда в Патриархии. А что мы тогда вкушали? Кисель с ложечкой меда, чай без сахара, сухарики черные – вот и все. Такой, например, была трапеза, которая готовилась для Святейшего Патриарха после совершения им богослужений.

А служил Святейший на первой неделе поста, как правило, «ефимоны» в приходских церквах или же в Богоявленском соборе (особенно в первый день поста). Первая Преждеосвященная литургия, конечно, бывала тоже в Богоявленском Елоховском соборе. А много позже, когда Святейший Патриарх был уже довольно старым и физически слабым (это, наверное, уже после того, как ему исполнилось 85 лет, тогда это как-то ощущалось), богослужения частично переносились уже в Крестовые церкви. Обычно же Великим постом Святейший служил и «ефимоны», и Преждеосвященную… То есть первая и последняя недели проходили у него обыкновенно в общественных богослужениях.

В то время при Патриархии состоял определенный повар, который мог угодить Святейшему Патриарху приготовлением, например, простых картофельных котлет, скажем, с грибным соусом. А на первое, помню, обычно были какие-то простые кислые щи, простая гречневая каша. Все было постным в еде, но и разговоров обычных тогда было мало!

Например, еще я очень хорошо помню, что обеденный стол в Патриархии постом был без скатерти: такой там был в столовой черный полированный стол.

Помню глубокие тарелки с постным яством: например, с киселем и ложечкой меда, туда добавленной. И помню, что мало было разговоров – все по-постному, все очень тихо, спокойно и как-то «с сокрушенным сердцем».

На самом деле пост – он, в общем-то, во всех этих мелочах, которые запоминаются детьми с самого раннего возраста. Я помню, например, как меня носили в храм, потом водили туда, а потом я уже сам встал на клирос…

А когда Святейший Патриарх умер, мне уже было ведь 26 лет! Так что 25 лет жизни с ним рядом – это, конечно, был очень приличный отрезок времени.

Надо еще сказать, что установленный при Святейшем Патриархе порядок удивительным образом не менялся из года в год. Как было все изначально заведено им же самим (или по примеру прошлых лет, или же он перенял это от своих родителей или от своего духовного отца – архиепископа, а потом митрополита Арсения (Стадницкого), так все это и шло.

Что же касается меня, то я был воспитан при Святейшем Патриархе Алексии I, и я никогда не устану повторять, что он был и остается постоянным эталон в моей жизни.

Несмотря на то, что Святейший Патриарх Алексий произносил все богослужебные возгласы тихим голосом, все это было очень четко, говорил же он на прекрасном русском языке. Был очень грамотным, очень воспитанным, очень интеллектуальным человеком, но, помимо этого, ты невольно ощущал, что он обладает огромной молитвенной практикой. И эта практика молитвы – даже при немощи, свойственной его почтенному возрасту, – всегда давала некую квинтэссенцию своего рода «пророческого чина», если можно так сказать.

– А в чем это выражалось?

– В его облике, в его манерах, в его голосе, в том, как он произносил слова. Это все было тоже очень, я бы сказал, интимно. Помню отчетливо, что весь храм замирал в тишине, когда Святейший Патриарх что-то произносил.

Конечно, он замечательно читал и Великий покаянный канон святого Андрея Критского.

Говоря о том удивительном и неповторимом времени, сложном, конечно, для Церкви, вспоминаю почему-то здесь и протоиерея Николая Колчицкого, который тоже работал тогда в Патриархии. Можно по-разному относиться к тому, как он общался с советскими властями, но ведь в храме это был пастырь! Пастырь, который мог произнести проповедь, рыдая от сознания своих личных грехов и исповедуя их вслух безбоязненно перед всеми молящимися, особенно в Прощеное воскресенье. Я никогда этого не забуду. А тогда, когда увидел это впервые, был совершенно потрясен!

Как ни говори, священник не может быть равнодушным, «амебным», индифферентным – он обязательно должен быть личностью. Личностью очень эмоциональной, очень восприимчивой к чужому горю, к чужим грехам. А в первую очередь – к своим. То есть главное – у него должна быть искренность и сознание своего как бы «наместничества» от Бога.

Ведь даже на исповеди мы слышим, что священник является лишь посредником между исповедником и Христом! Однако служащий священник (а уж тем более архипастырь) еще олицетворяет собой одушевленный образ Христа, как говорил об этом Святейший Патриарх Алексий. И если всегда помнить об этом, нужно предъявлять к себе очень высокие требования, потому что это крайне высокая ответственность.

– Да, время идет… Но я твердо убежден, что все еще у нас впереди, а главное – что в Церкви, как и в обществе, должен существовать закон. Личности должны воспитываться, лелеяться, а не подавляться. И на приходах, конечно, священник должен быть главным. Но главным – это быть добрым отцом, а не администратором или начальником. Мы, миряне, всегда ожидаем, соответствует ли священник или архипастырь своему именованию «отец». Как мы, например, называем Святейшего Патриарха: «Великий господин и отец наш». Так вот, священник должен являть собою эталон не только внешнего, но и внутреннего соответствия тому образу, который он призван олицетворять. Своей верностью, верой, добротой, любовью – то есть теми добродетелями, имена которых написаны на оборотной стороне его священнического креста: «Образ буди верным чистотой, верой, любовью…» Вот ведь что самое главное! И мне думается, что эти слова должны быть непреходящими для каждого священника. Тогда мы будем иметь личностей – и именно там, где они должны быть, где их ждут.